На всякого мудреца довольно простоты   ::   Островский Александр Николаевич

Мы этого не допустим, мы, женщины. Мы поднимем на ноги мужей, знакомых, все власти; мы его устроим. Надобно, чтобы ничто не мешало нам любоваться на него. Бедность! Фи! Мы ничего не пожалеем, чтобы… Нельзя! Нельзя! Красивые молодые люди так редки..

Глумова . Кабы все так думали…

Мамаева . Все, все. Мы вообще должны сочувствовать бедным людям., это наш долг, обязанность, тут и разговаривать нечего. Но едва ли вынесет чье-нибудь сердце видеть в бедности красивого мужчину, молодого. Рукава потерты или коротки, воротнички нечисты. Ах, ах! ужасно, ужасно! Кроме того, бедность убивает развязность, как-то принижает, отнимает этот победный вид, эту смелость, которые так простительны, так к лицу красивому молодому человеку.

Глумова . Все правда, все правда, Клеопатра Львовна!



Явление третье



Глумова , Мамаева , Мамаев .

Мамаев . А, здравствуйте!

Глумова . Я уж не знаю, кому на вас жаловаться, Нил Федосеич!

Мамаев . А что такое?

Глумова . Сына у меня совсем отбили. Он меня совсем любить перестал, только вами и грезит. Все про ваш ум да про ваши разговоры; только ахает да удивляется.

Мамаев . Хороший мальчик, хороший.

Глумова . Он ребенком был у нас очень удивителен.

Мамаева . Да он и теперь почти дитя.

Глумова . Тихий, такой тихий был, что удивление. Уж никогда, бывало, не забудет у отца или у матери ручку поцеловать; у всех бабушек, у всех тетушек расцелует ручки. Даже, бывало, запрещаешь ему; подумают, что нарочно научили; так потихоньку, чтоб никто не видал, подойдет и поцелует. А то один раз, было ему пять лет, вот удивил-то он нас всех! Приходит поутру и говорят: «Какой я видел сон! Слетаются ко мне, к кроватке, ангелы и говорят: люби папашу и мамашу и во всем слушайся! А когда вырастешь большой, люби своих начальников. Я им сказал: ангелы я буду всех слушаться…» Удивил он нас, уж так обрадовал, что и сказать нельзя. И так мне этот сон памятен, так памятен…

Мамаев . Ну, прощайте, я еду, у меня дела-то побольше вашего. Я вашим сыном доволен. Вы ему так и скажите, что я им доволен. (Надевая шляпу.) Да, вот было забыл. Я знаю, что вы живете небогато и жить не умеете; так зайдите ко мне как-нибудь утром, я вам дам…

Глумова . Покорно благодарим.

Мамаев . Не денег — нет; а лучше денег. Я вам дам совет относительно вашего бюджета. (Уходит.)



Явление четвертое



Мамаева и Глумова .

Глумова . Довольны, так и слава богу! Уж никто так не умеет быть благодарным, как мой Жорж.

Мамаева . Очень приятно слышать.

Глумова . Он не то что благодарным быть, он может обожать своих благодетелей.

Мамаева . Обожать? Уж это слишком.

Глумова . Нет, не слишком. Такой характер, душа такая. Разумеется, матери много хвалить сына не годится, да и он не любит, чтобы я про него рассказывала.

Мамаева . Ах, сделайте одолжение! я ему ничего не передам.

Глумова . Он даже ослеплен своими благодетелями, уж для него лучше их на свете нет. По уму, говорит, Нилу Федосеичу равных нет в Москве, а уж что про вашу красоту говорит, так печатать, право, печатать надо.

Мамаева . Скажите пожалуйста!

Глумова . Какие сравнения находит!

Мамаева . Неужели?

Глумова . Да он вас где-нибудь прежде видал?

Мамаева . Не знаю. Я его видела в театре.

Глумова . Нет, должно быть, видал.

Мамаева . Почему же?

Глумова . Да как же? Он так недавно вас знает, и вдруг такое…

Мамаева . Ну, ну! Что же?

Глумова . И вдруг такое родственное расположение почувствовал.

Мамаева . Ах, милый мальчик!

Глумова . Даже непонятно. Дядюшка, говорит, такой умный, такой умный, а тетушка, говорит, ангел, ангел, да…

Мамаева . Пожалуйста, пожалуйста, говорите! Я, право, очень любопытна.

Глумова . Да вы не рассердитесь за мою глупую откровенность?

Мамаева . Нет, нет.

Глумова . Ангел, говорит, ангел; да ко мне на грудь, да в слезы…

Мамаева .