Неизбежное   ::   Джин Яна

Что бог однообразия

в глазницах чайки вьёт вороний глаз…

Родиться в пятом до рождения Христа…

Не посреди земли, а на краю, у моря

Мёртвого или – на тех же широтах –

живого, Красного. Прекрасно: жить

и ждать пришельца из соседнего простора,

идущего Спасенье предложить, –

и по утрам у листьев эвкалипта

с седой росой пытаться выпытать

когда же он придёт. Хотя заранее

известно, что не он, а – белой тканью

обмотанные мужики в дурном поту

нагрянут. Вы измените мечту:

моленье ваше о Спасении

истлеет в просьбу о прохладном дуновении

среди невыносимо душной ночи,

которой нет исхода…

Многоточие…

из двадцати пяти истлевших звёзд за облаками:

из двадцати – истлевших по рождению Христа,

и остальных пяти – за «до рождения» лета…

Две тыщи лет без Обещавшего Спасенье.

Две тыщи лет исхода связи меж словами.

Исхода слов. Из слов – значения.

Исхода смысла их произношения.

Исхода смысла.

Между голосами

не слышно Голоса –

и вам не спится

от страха, что опять приснятся лица

какие есть – все на одно лицо,

пустые, как кольцо.

Как у кольца,

нет ни начала в этих лицах, ни конца.

Бессонница. Себе состроив рожу,

вы замираете от страха близкой боли…

Не есть ли это знак конца?

Похоже.

Похоже и на обещанье полной воли.

За дверью дождь шумит и просится в окно,

но не спешите открывать его:

в пророчестве

стоят слова, что в полном одиночестве

вам жить среди живого суждено…

Задвиньте шторами окно.

Отриньтесь от небес.

Всё что дано –

две пары стен в обоях или без.

И глазу близкий потолок милей, чем дальний лес.

Закройте шторой дождь и помолитесь: «Даждь нам днесь

отсутствие ненужных слов, отсутствие слезы,

или предчувствия, что дождь начало есть грозы…»

Прикройте веками глаза, заприте ставни, двери.

Смерть – это неприсутствие страданий, веры.

Не спится. Зеркало выписывает знаки меж морщинами,

а свет прилаживает к стенке тень склонённой головы.

И в этом зеркале всплывают мертвецы с лучинами

в пустых глазницах – как зрачки бессонные совы…

Бессоность есть несносность сверхпредельного присутствия.

Сон – небытье, освобожденье от того, увы, что – вы.

Вглядитесь в зеркало, в собранье черт не-ваших:

из лиц покойников составлен ваш портрет.

Не-вашею слезой ваш взгляд погашен,

и боль в нём – за не-ваших сотни лет.

И пыль веков на складках вашего лица –

как на руинах мёртвая пыльца.

К непережитому вас тянет прегрешению –

к прожитых вами и не вами лет смешению.

Но ваши годы от не-ваших вам самим не отличить, –

как камушек от камушка надетого на нить.

Вы сами, как и время ваше, – беспардонный плагиатор:

себя вы, словно день минувший, удесятерите завтра,

забыв, что «десять» – лишь «один» один десяток крат.

Десятикратный вор. Десятикратный плагиат.

Любая ваша речь – не ваша. Чужие в ней стоят слова.

Не вы произвели их или произнесли не вы сперва.

Простые буквы «а» и «б», простые цифры «раз» и «два»,

поставленные в вашу речь, есть акт двойного воровства.

Ни в воровстве при этом, ни тем более в разбое,

не обвиняют тех, кому удвоить,

утроить хочется себя, умножить,

устроить пир в копировальном ложе.

В каком количестве однако б вы ни жили,

вы станете своей деталью или

своим же фоном и своим же обстоятельством,

своим же над собою надругательством.

Руиною своей. Безлюдным портом.

Пустою лодкой в нём. Печальным натюрмортом.

Рисую с вами натюрморт…

Вы на краю пустой кровати.

Кровать высокая. Железные полати.

Она стоит у голой стенки. Кстати,

и стенки в комнате такие, как в палате

больничной. Вы и есть больны: сверхтрезвость.

Лицо морщинами изрезано, как лезвием

или осколком зеркала.