Обретение счастья   ::   Вадецкий Борис Александрович

 – А кто знает обо всем этом?

Лазарев рассказал ему о готовящихся отчетах и о вы­ставке рисунков художника Михайлова, которая откры­лась в Академии.

– Идемте! – стремительно поднялся Крылов.

– Куда? – удивился Михаил Петрович.

– В Академию. Впрочем, извините, вы найдите себе книги, и наш слуга принесет их вам. Сейчас я распоря­жусь.

Полутемная, со спущенными шторками, карета, похо­жая на возок, вскоре повезла их на Васильевский остров. Баснописец, казалось, задремал, как только опустился на подушки, но Лазарев знал, что, сосредоточившись, он размышляет об услышанном.

В Академии художеств Крылов по-хозяйски, без цере­монности и с неожиданной придирчивостью к мастерству художника долго ходил вдоль выставленных на каких-то мольбертах рисунков. В зале было пусто и холодно, неяр­кий солнечный свет матовыми отблесками скользил по стенам и освещал скрытые в нишах полуразбитые гипсо­вые статуи римских богов.

Рисунки Михайлова сами по себе требовали другой обстановки выставочного зала и, казалось, вытесняли богов. Лазарев смотрел на них не отрываясь. Эти рисунки воскрешали двухлетний поход в страну чудес и опасно­стей; перед взором Лазарева проходили картины экспеди­ции. И то, что не было ясно и не находило выражения ночью, когда он писал отчет, теперь вдруг возникло во всем значении для России, для науки.

Крылов тоже с интересом рассматривал рисунки. Юж­ное полярное сияние в изображении Михайлова напом­нило Крылову сцену из апокалипсиса, уводило в мрачный мир хаоса и первоздания, а остров Завадовского привле­кал взор обманчивый обжитостью и каким-то покоем, который не мог нарушить вид клубящегося вулкана.

Портреты людей, встреченных экспедицией в Новой Зеландии, не походили на те воинственно и преувели­ченно дикие образы туземцев, которые приходилось видеть Лазареву и Крылову в досужих перерисовках с неизвест­ного оригинала. Крылов улыбался: диковинная птица «принц-регент» казалась ему чем-то похожей на сороку. Он чувствовал, что художник отнюдь не увлекается нео­бычностью увиденного им, а, наоборот, ищет во всем обыч­ной схожести с известным, земным и по-земному притя­гательным.

Крылов улыбался, думая о том, что рисунки передают, должно быть, и самый дух экспедиции, а Михайлов тре­вожился.

– Зачем вы его привезли? – шепнул он Михаилу Петровичу, следя за баснописцем.

– Привез он меня, а не я его. Я даже не имел чести быть с ним знакомым, – также тихо ответил Лазарев. И спросил: – Симонова не видели? Он как будто вер­нулся в Казань.

– Уехал, – подтвердил Михайлов, – и знаете, Ми­хаил Петрович, вернулся он туда на свою беду. Ведь новый управляющий Казанским учебным округом Маг­ницкий приказал похоронить университетский анатомиче­ский кабинет, закрыть его, и все скелеты уже свезены на кладбище…

– Может ли это быть?

Лазарев тут же подошел к Крылову и передал ему со­общенное Михайловым.

Крылов не удивился, он, оказывается, знал Магниц­кого. Он что-то записал карандашом на манжете, выпол­завшей из рукава, и ворчливо сказал:

– «Не больше ли вреда, чем пользы от науки?» Так думает не один Магницкий. И так, кстати говоря, могут думать некоторые, узнав о содеянном вами в экспедиции. А рисунки эти печатать надо, сударь, печатать, и немед­ленно!

Эти его слова слышал Михайлов. Он переглянулся с Михаилом Петровичем и потупился, скрывая радость. Обоим им казалось сейчас, что глазами Крылова смотрит на труды экспедиции вся просвещенная Россия.

…Анохин, вернувшись домой, собрал в своем доме ста­риков из деревни.

– «Зуек» приглашает! – важно сообщали дети, за­ходя из дома в дом.

Он встретил их, одетый в парадную матросскую форму, с медалью на груди, низко поклонился:

– Благословите! Корабль строить хочу. Один не могу. Всем селом надо! Деньги есть, но денег не хватит!..