Обретение счастья   ::   Вадецкий Борис Александрович

– Что ты, «Зуек», опомнись? Какой корабль? – лас­ково сказал один из рыбаков. – Ну, ходил ты в плаванье, ну, нажил деньгу, повзрослел, вижу, что ж с того?

– Экий промышленник! – в тон рыбаку, с мягким укором промолвили другие, рассаживаясь вокруг правдничного стола. – Матрос ты или уже капитан? Расскажи-ка лучше нам об этом новом материке.

– Ничего не скажу, пока не благословите!

– Да что ты, Данилка, ополоумел? Какой корабль хочешь строить?

– «Мирным» назову.

– Зачем тебе?

По обычаю, который здесь блюли, заложить и по­строить рыболовную шхуну рыбак мог лишь в пожилых годах и с разрешения стариков, но не «зуйку» же просить об этом!..

– Рыбачить, а если будет можно, в дальние моря хо­дить. Может, в Рио-де-Жанейро пойду…

– Что там делать и с кем? – все более изумлялись старики.

– Маггросы будут! И пассажиры найдутся! – Данилка счастливо улыбнулся и повторил: – В море хочу!

Под морем понимал oh теперь весь свет.

– Вот что, Данилка, – решил старший из рыбаков-гостей в его холостяцком доме, – расскажешь нам о том, где бывал, что делал и сколько денег привез, а тогда посчитаем, что к твоим деньгам прибавить, какой совет дать.

Беседа шла всю ночь. Говорили потом, будто в доме «зуйка» утром были здешние лоцмана и приезжие шведы. А через несколько дней дети разнесли по селу весть: «зуек» в годовом отпуску от царя и строит свою шхуну. Денег одолжили ему лоцмана, а шведы покупали у него медаль, но не сторговались в цене! Просил «зуек» за свою медаль… полный корабль от шведов со всем корабелыным снаряжением!

Весть эту проверить не удалось, но корабль «зуек» строил, назвав его, однако, как передавали, не «Мирным», а «Обретением счастья». Узнал он о судьбе своих товари­щей, звал к себе Май-Избая, писал ему.

Май-Избай, приехав в деревню, сейчас же направился к барину. Помещик был болен, недавно проигрался соседу и теперь через управителя своего передал матросу:

– Оброчные деньги оставь, а сам приходи порасска­зать о виденном через месяц…

– Оброчные? – удивился Май-Избай. – Деньги мне и медаль на военной службе выдали, а теперь отпуск у меня на год.

– Что ты, дурак, делать будешь целый год и, если бы не послал тебя барин на флот, откуда взял бы эти деньги? – разгневался управитель.

– Что ж, денег, извольте, половину дам, – согласился матрос, – коли в счет оброка они, a что делать буду, – в город уйду, в Петербург.

– На оброк, стало быть? Это ладно!

– Нет, учиться… Сам буду жить в столице, на себя… Год у меня! Мое время!

Управитель в недоумении покачал головой. Местный исправник вскоре писал губернатору: «Трое матросов у нас к делу не определены, во всем вольны, деньгами богаты, – смута от них и беспокойство!»

Май-Избай же нанялся в Кронштадте к мастеру Охтину учиться делу и изумлял его домочадцев расска­зами о Южной земле. О помещике своем он заявил мастеру:

– Денег я ему дал, но чести моей не отдам, отслужу свое и откуплюсь! Для этого должен я сам стать масте­ром! – И обещал в письме к Анохину прибыть в Архан­гельск.

…Матрос Киселев вскоре приехал домой в деревню Нижнюю Ольховку, нa берегу речки Голубянки, непода­леку от тех мест, где бродили мастер Охтин и Андрей Лазарев в поисках корабельного леса. Дарья шла за же­нихом, прикрыв полушалком лицо, и можно было поду­мать, что из дальних земель привел с собой матрос невесту.

К деревне уже подступало аракчеевское военное посе­ление, прозванное здесь каталажкой. Желтые заборы вид­нелись за околицей, и осень как бы угождала желтизной палых листьев этому прискучившему здесь казенному цвету.

На следующий день после того, как вернулся домой матрос и забылась Дарья в кратком, как сон, счастье, в де­ревню явился волостной староста,

– Жена твоя беглая! – строго оказал он Киселеву.