Бог любит смех   ::   Сирз Уильям

Мы провожали ее так усердно, что матушке в конце концов пришлось придти и отправить нас домой. Мисс Шустер была очень тронута, что нас так печалит ее отъезд. "Спасибо за подарки, дети, - сказала она, ласково улыбаясь нам. - Я буду читать журнал в дороге". Элла разразилась слезами. "О, - рыдала она, это не для дороги. - Это на тот день, когда вы пойдете в ад за язычество!" Мой острый интерес к Богу особенно возрос, когда я начал понимать, сколь значительную часть времени Он тратит, хлопоча об одном маленьком мальчике - обо мне. "Богу не понравится, если ты сделаешь это, Уильям - говорила мать. "Не ешь яблоко в постели, Уильям, Бог все видит". Я никак не мог понять, когда Бог отдыхает от своих забот. Я спрашивал папашу, но он посоветовал мне спросить отца Хогана. "Я за это церкви плачу, - сказал он. - Пусть отрабатывают деньги". Отец Хоган же посоветовал спросить у папаши, поскольку он человек честный и боится Бога. Чего не знал отец Хоган, так это того, что мой отец - человек, который боится и вопросов о Боге Однажды ночью видение вновь посетило меня. Только теперь я был достаточно взрослым, чтобы все хорошенько запомнить. Отец сказал, что причина этому - четыре сандвича с пикулями и пинта клубники, которые я съел, и отказался обсуждать эту тему. Мать сказала: "Запиши все подробно, дорогой, потом придешь и почитаешь мне". Прежде чем обсудить какой-то трудный или щекотливый вопрос, мать очень часть велела нам, детям, пойти в свою комнату и записать все очень тщательно, чтобы мысли прояснились в наших головах. Это позволяло матери выкроить немного времени для своей работы. Иногда она говорила: "Попробуйте изложить все это стихами, в рифму, чтобы звучало красивее, когда вы будете читать это маме". Мать понимала детей лучше, чем отец. Иметь дело с отцом бывало выгодно, и ты мог получить, что хотел, если не опасался извержения вулкана в тот момент, когда его терпение наконец лопалось, и он кричал: "Ох, да ладно!" Матушка всегда видела тебя насквозь и говорила "нет" так нежно, что ты никогда не мог взбунтоваться, как бы тебе этого ни хотелось. Тем не менее, я потерял доверие к матери с тех пор, как она, примерно двумя годами ранее, обманула меня. Она предостерегала меня от озорства, говоря "У меня глаза на затылке!" Я верил ей, потому что, как бы тихо не крался я к буфету, мать, даже не поворачиваясь от мойки, говорила "Положи назад печенье, Уильям!" Она могла увлеченно шить, сидя в углу, спиной к парадной двери, как угодно шуметь, но, если ты пытался прокрасться по лестнице на улицу, она окликала тебя: "Не выходи, пока не сделаешь домашнее задание, дорогой". И я решил, что у нее и впрямь глаза на затылке. А еще я решил их увидеть. Однажды после обеда, когда она задремала, я тихо подкрался к ней с ножницами. Осторожно я выстриг часть волос на затылке. На затылке не оказалось вообще никаких глаз, но зато какие изумленные глаза были на ее лице, когда проснувшись, она увидела меня, стоявшего рядом с ее волосами в руке. Она рассказала об этом отцу. "Ребенок ненормален", заключила она. "Спасибо за сенсацию", - проворчал отец. Наконец я закончил описывать подробности моего видения, спустился к ней и все прочитал. Прежде чем я начал, отец встал и вышел из комнаты. У меня до сих пор хранится этот старинный документ, в котором детскими каракулями описан прекрасный сияющий образ, явившийся мне и принесший такой покой и восторг, какие нельзя описать словами. "Кто это был?" - спросил я. "Возможно, друг - сказала мать. - Ты действительно видел его или думаешь, что видел?" "Я видел его". "Ты спал или проснулся?" "Спал. Иначе я бы спросил, кто он такой". "А как он выглядел?" "Он был весь белоснежный, сияющий и прекрасный, и он поманил меня рукой". "Что он еще сказал?" - спросила она. Он сказал: "Я жду тебя. Ищи меня. Будь как Петр. Рыбачь".