Другой ветер - Дневник собаки Павлова   ::   Крусанов Павел

- Чего только не услышишь в пивной, - сказал Жвачин. - Теперь - моя очередь. Внимайте, друзья, как погибло знаменитое королевство логров. Никто больше вам этого не расскажет, потому что только я один знаю правду. Андрей ненадолго задумался. - Разумеется, во всем была виновата женщина. Если кто-то знает королевство, погибшее из-за мужчины, тот может смело выйти вон. Само собой, это была не какая-нибудь замарашка с кухни Камелота, это была прима - королева Гвиневера. Коротко опишу вам ее буйный нрав... Нет, пожалуй, не стоит. Началось все как будто с пустяка: королева ввела в Камелоте новшество - по утрам она приглашала рыцарей в будуар и одевалась в их присутствии. Дальше - больше: вскоре сэры наблюдали, как перед сном королева превращается в ню. Ночью смущенные рыцари прихватывали с собой эль - остроумный сэр Гавейн называл это баром со стриптизом... Собственно, дальше неинтересно. Храбрейшие рыцари почли за благо сменить систему ценностей. Доблесть и благородство уступили место выгоде и тяге к комфорту. Вскоре субэтнос логров впал в фазу обскурации и был без труда покорен Кордовским халифатом. Вы спросите: при чем здесь королева Гвиневера? Ответ прост, друзья мои: с легкой руки этой отъявленной женщины в королевстве не осталось добродетели, а королевства без добродетели не стоят. Вот он где марксизм!

- Пошлятинки домашний привкус, - оценил историю Скорнякин.

- Ну вот, - обиделся Жвачин. - Все хотят жениться на красивых. А некрасивых-то куда?

3. Параллельная версия,

или Некоторые дополнения

к каталогу героев

В стране Гипербореев

Есть остров Петербург,

И музы бьют ногами,

Хотя давно мертвы.

К. В.

Ваня Тупотилов стоял под душем и наблюдал, как намокают, темнеют и распрямляются внизу его живота пушистые волосяные завитки. Жуир, беспечный мажор, мастер вымирающего жанра, он держал за правило: перед тем, как отправиться в/на/по/к - туда, где возможны встречи с женщинами, непременно привести себя в полный гигиенический порядок. Тупотилов собирался в "Пулковскую" - на работу. Выражение лица его было сосредоточенное, но в действительности Ваня ни о чем не думал - его редко озаряли ясные откровения жизни, догадки о законах ее действия. Если же проскальзывал в голове быстрый хвост мысли, то казалось беспокойным, неоправданно хлопотным ловить и вытягивать на свет из путаных мозговых нор эту юркую, мелькающую тварь. Тупотилов не думал - он грезил.

Мнилось Ване, что вернулись еще не поросшие муравой золотые времена фарцовки, когда иноземцы (на арго мажоров - "тупые") на деревянные рубли и кожаные полтинники меняли одежду ("кишки"), промышленную мелочь или валюту. Случалось, жулили так: благодаря известному сходству югославских пятидесятидинарных банкнот с советскими полусотнями находчивые утюги и мажоры платили за товар деньгами, имевшими хождение лишь на территории балканской страны, поставлявшей в Россию консервированную ветчину. Потом клерки в туристических компаниях наладили инструктаж, и тупые среди "тупых" перевелись. С тех пор дверь клозета в квартире Тупотилова была оклеена денежными знаками страны, чья аббревиатура - СФРЮ - удачно звукоподражала протоветчине. Грезилось Ване, что вернулась дивная пора, что срывает он с двери бумажки и объегоривает "тупых", скупая у них по курсу десятилетней давности баки, чухонки, бундес-марки, паунды... Он богат! С коньяком, букетом роз и тугим бумажником идет Ваня к неугомонной Рите-Пирожку, которая однажды выручила Тупотилова крупной бессрочной ссудой и так заполучила должника в бессрочное пользование. Пирожок, страдающая избытком плоти, открывает дверь и, не веря глазам, со словами: "Розы, ешкин кот!" шлепает ладонями по могучим бедрам. Большая, бессильная грудь мягко плещется в вырезе халата.