Кыш и я в Крыму (Повесть о новых приключениях Алеши Сероглазова и его верного друга Кыша)   ::   Алешковский Юз

Папа посмотрел на слова: "Здравствуй, Крым" - и сказал, поиграв желваками: - Попробовал бы этот варвар причинить лёгкие телесные повреждения живому Гераклу!

- Позвольте! Это, по-вашему, лёгкие повреждения? - спросил профессор. Продолжайте, Сероглазов, бег по тропе! - строго велел профессор. - Сейчас не до дискуссий. Позвольте откланяться! - Он поклонился маме и, заложив руки за спину, быстро пошёл к санаторию. Сёстры бросились за ним. Вдруг он обернулся, сказал папе: - Берите пример с Геракла. Носите в душе образ античного человека! - И пошёл дальше. Папа помахал нам рукой. - Слушай, не стыдно? Ведь мы забыли про Кыша, - сказала мама. - Пошли! - Почему забыли? Просто я за него спокоен. Он не лает. Наверно, спит. Сейчас тихий час. И только я это сказал, как Кыш, как назло, залаял. По жалостному лаю я понял, что его кто-то обижает. Мы побежали и увидели картину, которая мне никогда не могла бы даже присниться: Кыш, прижав уши, поджав хвост от страха и сгорбившись, пятился на газоне за оградой от... павлина! А настоящий живой павлин с распущенным хвостом, медленно вышагивая, наступал на Кыша. Я заспешил, когда увидел, что профессор Корней Викентич направился к Кышу, который снова разбудил тишину. - Сейчас же остановите собаку! - попросил Корней Викентич маму. - Павлин в опасности! - Извините, пожалуйста, но здесь на каждом шагу сюрпризы, - виновато сказала мама. - Кыш! Кыш виновато подошёл к маме. В окнах главного корпуса сразу показались весёлые лица отдыхающих. - Поверьте, - сказал Корней Викентич маме, - по свойству характера, я не могу выговаривать женщинам, но то, что сегодня произошло, выходит за рамки нашего разумного режима. Честь имею. - Извините ещё раз, - умоляюще попросила мама. Я потянул её за руку. По дороге домой я внимательно смотрел на деревья и на многих стволах видел и свежие и затянувшиеся, как рубцы, буквы, имена и фамилии. А колонны, и скамейки, и перила белой беседки, из которой мы глядели на море, были исписаны и исцарапаны так, что на них не осталось свободного места. Даже синее небо реактивный самолёт размалевал белыми каракулями. Только море издалека казалось чистым и на скалах Ай-Петри не было видно ни имён, ни фамилий. И я никак не мог взять в толк, зачем люди это делают, зачем где попало оставляют свои имена? Я спросил про всё это у мамы, но она ничего не смогла мне ответить. Вдруг я подумал, что нужно найти тех самых ребят из пионерского патруля и что-нибудь предпринять. А что именно, я сообразить не мог. Просто я почувствовал, что необходимо объявить войну варварам. Потом я спросил у мамы: - Расскажи мне про Геракла. Кто он такой? - Он был самым сильным человеком древнего мира, - сказала мама. - Как сейчас наш Василий Алексеев? - Совершенно верно, - сказала мама.

10

Когда мы пришли на Высокую улицу, Кыш первым делом снова загнал кошку на дерево. Дерево было громадным, и его светло-зелёные ветви в тёмных пятнах извивались над землёй, как огромные удавы. Кошка ходила по ветвям, и над ней, словно опахала, с тихим шелестом покачивались лапчатые листья. Мама извинилась за Кыша перед Анфисой Николаевной. Но та снова как-то странно улыбнулась и сказала, что кошка Волна постоит сама за себя. - По-моему, вы чем-то очень расстроены? Я это чувствую, - спросила мама. - Пустяки. Кто-то залез в огород. Огурцов натаскал. Первых. С пупырышками. Знает, что они сейчас самые вкусные. И мальву помяли. Я срезал сломанную мальву - красивый цветок, который раньше никогда не видел. Он был похож на ручной фонарик с десятком ярко-жёлтых огней, и цветы-огоньки снизу были большими, а наверху, на макушке, маленькими. - Да дело не в огурцах и не в мальве, - сказала Анфиса Николаевна и глубоко вздохнула.