Лесная дорога   ::   Можаев Борис Андреевич

В Баине было побольше застекленных изб и бараков да чаще над тесовыми крышами кудлатились жидкие дымки. Здесь расположилось подсобное хозяйство ОРСа, осели многие семьи далеко откочевавших лесорубов.

Мы остановились на конном дворе. Возле ворот две бабы навивают воз сена.

– Мазепа здесь? – спрашивает у них Попков.

– Кажется, на Мади уехал, – отвечает ему женщина в фуфайке и, сняв рукавицы, дует на руки.

– Тьфу, дьявол! – плюнул шофер и, повернувшись ко мне, сказал: – Посидите в сторожке, а я тут поразведаю.

Под сторожку была отведена половина пятистенкой избы, во второй половине помещалась шорная. Я рванул дверь в сторожку – не поддается. «Она примерзла! – кричит кто-то со двора. – Ногой ее долбани!» Я бью ногой в притвор, дверь с сухим треском распахивается. В сторожке никого не было. Посреди избы топилась плита, в углу стоял топчан, у окна – стол с табуреткой. Через минуту в сторожку вошла та самая женщина в фуфайке, что отвечала Попкову.

– Окаянный мороз, – сказала она беззлобно, протягивая над плитой большие иссиня-красные руки. – Аж с пару сошлись.

– Вы что, конюхом работаете? – спросил я ее.

– Да где поставят, там и работаю. Заработки у нас ни к черту. Одно слово – подсобное хозяйство. – Она нагнулась и начала заметать щепки травяным веником.

– А на лесозаготовках зарабатывают?

– Там зарабатывают.

– Что ж вы там не работаете?

– Да куда мне с детьми скакать с места на место. У меня их двое. Я уж здесь привыкла.

– А что, мужа-то нет?

– Нет мужика… – Она аккуратно собрала щепки, бросила их в печь. – Старший-то у меня семилетку кончил и в город подался на каменщика учиться. Вызов ему пришел оттуда. Уж так рад! Да и я радехонька – лишний рот с плеч.

В дверь вошел сухощавый мужик средних лет с таким выражением лица, как будто он знает что-то такое, от чего все могут ахнуть.

– Саня, – обратился он к женщине. – Поди навивай, Мазепа приказал.

– Он здесь?

– Нет… Давеча верхом на Мади подался. А мне наказал распорядиться…

Женщина натянула тряпичные рукавицы и пошла на двор.

– Механизация механизацией, а все равно без лошади и в лесу ни шагу, – прищуриваясь, словно оценивая меня, хрипло заговорил вошедший. – Шорник в колхозе первый человек… А здесь…

– Вы, должно быть, шорником работаете? – спросил я его.

– Без расценок какая работа! Я тебе, положим, клещи переберу, а ты опиши все, как есть. Или возьми потник – он у тебя сопрел, а ты с ним возись.

В сторожку вошел плечистый человек в новом полушубке.

– Вот это Евстафий Дмитрия, ветврач, – сказал шорник. – На него все лошади замыкаются.

Мы поздоровались.

– Ты ему расскажи насчет поросят, – попросил шорник ветврача.

Евстафий Дмитрич вдруг заговорил очень тихим, тонким, не по комплекции, голосом:

– Видите ли, ОРС тут бракованных поросят продает по дешевке. Вот рабочие жалуются.

– На то, что дешево?

– Нет, на то, что поросята потом дохнут. Видите ли, для отчетности ОРСу выгодно проводить поросят проданными, пусть даже дешево. Это значит – помощь населению. А какая же это помощь – одна видимость. Я им запрещал, да не слушают меня. – Он говорил равнодушно, не веря, что его слова что-то могут изменить.

– А Мазепа знает?

– Мазепа все знает.

– Почему ж он не запретит?

– Не выгодно ему с ОРСом ругаться. Без мяса оставят… Рабочие и так разбегаются. А план выполнять нужно.

Вошел Попков, за ним высоченный мужчина в тулупе, с кнутом в руках. Это и был Гетман, здешний лесник. Он уже собрался ехать на Мади, вслед за Мазепой.

– Зачем вы за ним гонитесь? – спросил я лесника.

– Ему новые лесосеки дали… Не проверишь – он обязательно лишку прихватит. Да выберет, что получше.

– Возьмите меня… Мне он тоже нужен.

Гетман критически осмотрел мою куртку.