Лесная дорога   ::   Можаев Борис Андреевич

– В этой одежке до пупа только за девками бегать – полы в ногах не путаются. А в санях да по тайге тулуп нужен.

– Тулупов у нас нет, – сказал ветврач. – Так что поезжайте с Попковым до Ачинского.

– За Банном перемело дорогу? – спросил Попков.

– Перемело. Но с утра машины пробили, проедешь, – успокоил его лесник.

– Вот опять же непорядок, – снова сердито заговорил шорник, поглядывая с неодобрением на меня. – Ведь каждый день за этим Баином машины вязнут. Переметает не больше километра. Что бы плетень там поставить? Нет никому до этого дела… – Он смотрит на меня с такой укоризной, словно я-то и есть главный дорожный мастер.

Чтобы как-то оправдать себя в глазах шорника, я спросил Евстафия Дмитриевича:

– А почему снегозадержатели там не поставят?

– Не знаю, – пожал плечами ветврач. – Оно дело-то пустяковое, да сверху никто не распоряжается… Видать, привыкли.

– Теперь дорога сносная, – возразил свое Попков. – Зачем понапрасну обижаться. Вот летом фасон другой…

– Это уж точно… Летом тяжельше.

– Сахару месяцами не было.

– Что там сахару! Хлеба не подвозили…

– А нынче и хлеб и сахар… Магазин вон торгует. Чего еще надо?

– Зачем обижаться? Теперь жить можно.

– Точно, точно, – повторяли со всех сторон, и даже шорник согласно кивал головой.

Километровый участок дороги за Баином мы пробивали медленно метр за метром; машина дрожала от рева и напряжения, продвигаясь мелкими рывками по заметенной колее. И когда уже оставалось рукой подать до лесной опушки, грузовик затрясся, как в ознобе, и стал.

– Так… Понятно! – Попков выключил зажигание и вылез из кабины.

С минуту он осматривал задние скаты, зачем-то бил каблуком по неподатливой, как дерево, резине и наконец изрек:

– В колесник сели… Это мы си-ичас.

Он полез в кабинку, сдвинул сиденье и выбросил оттуда грязную брезентовую куртку, топор, пилу и лопату.

– Дай покопаться? – попросил я.

– Сиди! – он взял лопату, встал на одно колено и начал откидывать снег из-под задних колес.

– Это еще ничего… Снег ноне неглубокий. Вот в марте сядешь – беда. Не докопаешься.

По словам Попкова получалось так, что я попал в самую счастливую пору его шоферской жизни. Вот комедиант! Меня это стало раздражать.

– Значит, у вас теперь самая легкая пора?

– Чего? – он перестал копать и глядел на меня с недоумением.

– Легкая пора, говорю, у тебя.

– Ага! И у тебя сейчас будет легкая пора, – подмигнул мне Попков. – Ну-ка, подай куртку! Та-ак… А теперь лезь под машину! Полезай, полезай! Во-от… Протаскивай рукава сквозь колесо… Та-ак! Ташши, ташши! Чего смотришь? Ну-к, дай сюда.

Он, сердито сопя, стал повязывать брезентовую куртку на заднее колесо. Рукава протянул между скатами и скрутил их жгутом. Потом залез в кабину, громко хлопнул дверцей. Заурчал, завизжал мотор, затряслась машина, и бешено закрутились задние колеса, поднимая снежную пыль. Ни с места…

Попков высунулся из кабинки:

– Эй, из конторы! Возьми топор и дуй в лес. Вагу сруби подлиньше… Да еще чурбак! Вывешивать машину будем.

А потом негромко матюгнулся вслед мне:

– Легкая пора! Язви тя…

Странно, меня ничуть не обидела ругань Попкова. Мне даже доставляло какое-то непонятное удовольствие его озлобление. Еще несколько минут назад я думал о скверной привычке человека довольствоваться малым.

Но это была привычка циркача, танцующего на канате. А что нам стоит? Перекувыркнуться? Пожалуйста! Все очень просто… Но не вздумай сказать ему, что работа его и в самом деле простая и легкая.

Пока я вырубал вагу и чурбак, пока нес их из лесу, обливаясь потом, возле грузовика уже крутился «газик», а мой шофер командой ал, размахивая руками:

– Давай назад! Осади, говорят!! То-ой!

– Эй, из конторы! – крикнул он, увидев меня.