Место   ::   Никулина Майя

С кладбища мы уходили все вместе. Цветы на могиле даже холодом не прихватило. Небо было синее, море горело, город гудел в голом солнечном свете. На набережной было пусто, дома стояли белые, чистые. Снега не было, просто иногда мутнел воздух, но небо оставалось синим. На каменных ступенях выступала изморозь, она была тонкой, но держалась прочно: мы проходили, не оставляя следов. Поминки затянулись - все боялись расставаться - сидели у Прессы, потом у Леши, потом Васю, ослабевшего от горя, повезли домой, а Мишаню - на турбазу, и где-то на третий день мы с Болеком остались одни на автобусной станции в Бахчисарае. Некоторое время мы сидели молча, прижавшись друг к другу, но затем как-то разом поднялись и пошли в город. Дворец выглядел безжизненным, площадка перед ним была пуста. "Закрыт музей! зычно прокричала невидимая сторожиха - летом приходите". Зато открытой оказалась чебуречная, и буфетчица, старая наша знакомая, немедленно поспешила к нам, улыбаясь и вытирая слезы. - Горе какое, господи. Они же неделю назад здесь сидели... Выпью с вами... - она села рядом со мной. - Совсем мы уж вдовы теперь. - И заплакала в голос. Болек взял стакан и выпил его до дна. На девятый день все перепились и проспали. Я едва растолкала Прессу. - Понял, - рявкнул он, - минута на сборы! - И пошел заводить машину. - Напиши мне, - быстро заговорил Болек. - Напиши, позвони... Поручик, полуодетый, упал на переднее сидение рядом с Прессой. - Гони! Самолет стоял у самого края летного поля. Посадка уже кончилась, но трап от самолета еще не отвели. На нижней ступеньке стояла полная женщина в форме и махала рукой закрывающей дверь стюардессе. - Матушка, - заорал Поручик, бросаясь к трапу. - Спаси, помоги! Похороны у нас, матушка, беда... - Афганец, что ли? - с готовностью спросила женщина. - Сколько горя опять. - И закричала вверх: - Татьяна, пусти людей, афганца они хоронят. На севере Поручик прижился так же просто, как и на юге, нашел себе заделье и подельников. Первое время он ездил со мной в Крым, но потом перестал, как раз с того года, когда умерла Шура-кочегарка. В аэропорту явно кого-то ждали: живописная группа под желто-блакитным флагом располагалась у самого выхода с летного поля, и пассажиры сразу отходили в сторону, торопясь под первые деревья сквера. Я по привычке пошла напрямик и оказалась в центре напряженного пространства, прямо перед встречающими, но, благо, откуда-то сбоку выскочил Коля-Пресса, обвешанный кожаными сумками и с фотоаппаратом на шее. - Революция перемещается на окраины! Армия деморализована. Гвардию сбрасывают в море. Автобусы не ходят, - прокричал он залпом, и на его газетный голос от группы встречающих отделился румяный молодой человек, который, подойдя к нам, вежливо осведомился, кого мы представляем. - Би-би-си, - улыбнулся Коля, всем своим видом изображая доброжелательность и готовность сотрудничать на взаимовыгодных условиях. - Спасибо. Встречают. Дама по-русски не говорит, - О'кей! - отступил посыльный и побежал к своим. Севастопольский рейс точно был отменен, ехать с Прессой в Симферополь я не захотела и отправилась искать частника. Этот прельстил меня скоростью: он обещал, что мы доедем до Севастополя не за два часа, а за полтора и "даже еще быстрее", и посмотрел на меня так, будто он один знает нечто такое, о чем никто и не догадывается, скажем, разогнавшись, летит от Бахчисарая до Сюрени. Взгляд его намекал именно на что-то в этом роде, так что, если бы он обещал доехать за час, я бы согласилась еще легче. Проездили мы законные два часа, однако хитрец мой ничуть этим не смутился и, лихо принимая двойную плату, глядел на меня так, словно мы и вправду летели.