Метромания   ::   Майорова Ирина

– Ну так не фиг было прям сейчас этому Петровичу стрелку назначать, могли на завтра-послезавтра договориться.

Оценив сочувствие друга, Макс хлопнул его по плечу:

– Не боись, мы крепкие, во время сессии по три ночи не спать приходилось. Это у тебя твоя маркетология – сплошная болтовня, за счет длинного языка можно выгрести, а у нас, на медицинском, братан, одна наука: не выучил, как на латыни сто тысяч костей, мышц и сухожилий называются, можешь хоть песни, как Шаляпин, петь, хоть плясать, как Нуриев, – хрен чего, кроме неуда, обломится.

Теперь настала очередь обижаться Андрею.

– Маркетология – тоже, между прочим, наука. К тому же мы изучали статистику, социологию, экономику – макро и микро…

– Ну да, ну да… – скривившись, покачал головой Макс. – Только почему-то при таком изобилии высокообразованных специалистов эта самая экономика, причем именно с приставкой «микро», находится у нас в такой макрозаднице.

Андрей пихнул его локтем в бок, а потом чуть было не засадил хук справа, только Макс не дремал, выставил защиту и тут же сам сделал ответный выпад.

Так бы они долго еще перепихивались, потому как замерзли, если бы наконец из дверей станции не появился, щурясь, словно давно света белого не видел, странноватый мужичок.



Исповедь Петровича

Мужичок был худощавый, со слипшимися пегими волосами, в вытянутых на коленках джинсах и сером кургузом свитере. Кривцов, даже во время шутливой потасовки не забывавший следить за дверьми с надписью «Выход», сказал:

– Гляди, похоже, он.

– С чего ты взял?

– Озирается, и вообще…

– Да брось! Тот в какой-нибудь спецухе должен быть. Да и видок у него, я тебе скажу…

Но Макс уже резво шагал в сторону пегого. Андрей плелся следом и шепотом матерился – на Макса, который поднял его ни свет ни заря в субботнее утро, когда еще часа четыре можно было давить подушку, на дежурного по станции, вспомнившего про знакомого с привидением Петровича, на самого этого алкоголика, которого столько пришлось ждать на ветру. «Нет, все-таки Макс козел, – распалял себя Шахов все больше и больше. – А я идиот! Сколько раз зарекался не поддаваться этому его долбаному энтузиазму, этой его детсадовской страсти ко всяким тайнам и секретам. И опять, как последний дебил, попался!» На «дебиле» Шахов со злостью выплюнул сигарету и остервенело растер бычок об асфальт.

Макс с пегим стояли метрах в пяти и о чем-то возбужденно говорили.

«Вот если я сейчас слиняю, Макс и не заметит – так занят своим Петровичем, – подумал Андрей. – Вспомнит минут через тридцать в лучшем случае, когда потребуется аудитория для обкатки очередного бреда». Но через мгновение ему уже было стыдно. Просто не нравилась ему эта затея друга, от нее веяло какой-то опасностью, а может, и бедой.

Андрей так и стоял поодаль, вдавливая правой подошвой в асфальт ошметки бычка, когда Макс, повернувшись и сделав приглашающий жест рукой, пошел за пегим, который, просочившись сквозь встречную жидкую толпу, уже скрылся за одной из дверей с надписью «Выход». Петрович ждал их у обтерханной деревянной дверки, за которой открывалась ведущая вверх лестница. Поднявшись на два пролета, электрик по-хозяйски толкнул точно такую же дверку, и все трое оказались в небольшой комнате, похожей одновременно и на мастерскую, и на номер в захудалой провинциальной гостинице. В углу стоял диван, покрытый одеялом цвета засохшей крови, с черными полосами. Рядом – колченогая тумбочка с оторванной дверцей, на тумбочке – металлический электрочайник и пара граненых стаканов, от крепости наливаемого в них чая и отсутствия у хозяина привычки время от времени мыть посуду утративших прозрачность и приобретших цвет одеяла.