Метромания   ::   Майорова Ирина

К другой стене был прилажен верстак, заваленный кусками кабелей, розетками, выключателями и контрольными лампочками с торчащими из цоколей разноцветными проводами.

– Располагайтесь, мужики! – предложил Петрович, сопроводив слова широким гостеприимным жестом. – Я, когда в ночную иду, тут иногда и отдыхаю. А чего? С часу до четырех все дела переделаешь, а потом минут пятьдесят, а то и поболе – твои. Но в пять я как штык. Как же, надо световые сигналы подавать: вдруг в тоннеле кто остался – заработался, счет времени потерял? А тут уж и контактный рельс подключать пора – тоже, между прочим, электрик на посту должен быть. Слушайте, ребятки, может, чайку? У меня и лимончик имеется. Подвял немного, но это ничего, запах-то все равно даст.

Своими хлопотами Петрович явно оттягивал момент возвращения к разговору, который был начат на улице. Макс же этой отсрочкой был явно раздосадован:

– Да не хотим мы чаю! Давайте по делу.

Степан Петрович дунул-таки еще раз в коричневый стакан (видимо, именно эта процедура заменяла мытье граненого сосуда перед применением, а может, выдувание пылинок было свидетельством особого расположения к гостям) и со вздохом поставил его на тумбочку. Прошаркал до стула в углу, сел и обреченно взглянул на Макса:

– По делу так по делу. Спрашивай.

– Вы действительно видели эту женщину… Нину Андреевну?

– Как тебя.

– И что подумали?

– Что рехнулся! – В голосе Петровича послышалось раздражение. – А что я еще мог подумать, если гроб с каталки, на которой его к могиле от церкви привезли, снимать помогал? Если сам комок глины на крышку кинул?

– Ну, а потом?

– Что потом? Потом Кологривов сказал, что мне Нина Андреевна просто привиделась. – Голос Степана Петровича не то что помягчел, но стал каким-то серым, без искорок раздражения и злобы. – А супруга в церковь повела. Она у меня богомолка. Я священнику все рассказал, а он мне: «А не виноват ли ты, сын мой, перед этой женщиной, сестрой своей, в каком-нибудь грехе?» И смотрит так – с осуждением. Я психанул: «Это на что, говорю, вы, батюшка, намекаете? Если на какие особые с ней отношения – так смешно, право слово! Она ж старуха была, чуть не в два раза меня старше!» Раскипятился – вспоминать стыдно… Выбежал из храма как ошпаренный. И так меня выпить потянуло – невмоготу! Ноги сами к пивнушке – сейчас бар «Стрекоза» называется – понесли. Но я сдержался. Взял только бутылку пива безалкогольного, да и ту не допил… Когда Кологривов мне про тебя, парень, – Петрович боднул подбородком в сторону Макса, – сказал, я, с одной стороны, обрадовался: не могут же два человека одинаково с ума сойти. Ну, чтоб на том же месте и с одним и тем же видением. А с другой… Ведь я тот случай забыть хотел, а тут ты…

– А сестры у этой Нины Андреевны не было? – подал голос Андрей, все еще надеявшийся на материалистическое объяснение произошедшего. – Может, она на станцию заходила, а дежурные ее попросили на минутку подменить – в туалет сбегать…

– Нет, никого у ней не было, – помотал головой Степан Петрович. И тут же вскинулся: – Да ты, никак, думаешь, я обознаться мог? Да разве ж Андреевну с кем спутаешь? Раз увидишь – на всю жизнь запомнишь! Не по внешности даже, а по… как бы это… – Петрович выжидательно глянул на Макса, но, не получив от того подсказки, обошелся сам: —…По излучению, вот… От нее всегда – даже еще когда жива была, будто волны какие шли. Морозко враз становилось, и мурашки по всей коже.

Макс удивленно и в то же время благодарно взглянул на Петровича: похоже, он при встрече с обладательницей бородавки испытал то же самое.

– А что она за человек была? – спросил Андрей. – Почему одинокая-то? Замуж что не выходила?

– Как не выходила? – почему-то оскорбился за покойницу Степан Петрович. – Она в молодости красавица была. Я фотографию на стенке видел. И родинка около носа ее не портила.