У последней черты   ::   Мерфи Уоррен

Не могу пока объяснить, в чем тут дело, но мне здесь очень и очень нравится, для грязного американского города здесь очень симпатично.

— Это потому, что, кроме нас на улицах никого нет, — объяснил Римо.

— Кроме нас никто и не считается, — резюмировал Чиун, последний из непрерывающейся династии Мастеров Синанджу.

Его сияющая лысина, обрамленная с двух сторон седыми прядями, едва доходила Римо до плеча. Желтоватое, как пергамент, лицо, на котором выделялись ярко блестящие глаза, было испещрено морщинами. Глаза были светло-карие, и их выражение делало Чиуна намного моложе его восьмидесяти с лишним лет.

— Но так быть не должно, папочка, — произнес Римо, останавливаясь на углу.

Ни единой машины, ни одного пешехода. Витрины магазинов погашены. Правда, за некоторыми из них маячат напряженные фигуры владельцев. В руках одного из них Римо заметил винтовку.

— Когда я был маленький, Хэллоуин отмечали иначе.

— Иначе? — проскрипел Чиун. — И как же?

— Дети спокойно разгуливали по улицам. Мы ходили ряжеными из дома в дом, и каждое крыльцо было ярко освещено. Нас никто не сажал под замок, никто из родителей не боялся, что в яблоко будет запрятано лезвие, а шоколад — начинен снотворным. И мы ничего не поджигали. Самое большее, на что мы были способны, — это швырнуть тухлым яйцом в окно тому, кто жалел для нас конфетку.

— Маленькие вымогатели! Но меня это не удивляет.

— Хэллоуин — это старая американская традиция.

— Мне больше нравится тишина, — сказал Чиун. — Давай теперь пройдем по той улице.

— Почему именно по ней?

— Сделай мне приятное.

Не пройдя и трех шагов, Римо услышал звяканье металла о камень.

— Похоже, это они, — шепнул он. — Поджигатели, которых нам надо найти.

— Ты в детстве тоже был поджигателем?

— Нет. Я был сиротой.

— Спасибо, сынок. Приятно слышать это от человека, которому ты много лет был отцом.

— Тише, Чиун. Спугнешь!

— Тогда я лучше здесь подожду. Постою один. Как сирота.

Римо скользнул вдоль кирпичной стены многоквартирного дома в центре Детройта. От полыхавшего здесь несколько лет назад пожара стена до сих пор была черна от копоти и источала мертвящий запах горелого. Из-за угла доносился шум.

Римо выглянул. В аллее виднелись три фигуры. Они присели на корточки, в блеклом свете луны видны были лишь силуэты. Но для Римо, который умел собрать и усилить любой имеющийся свет, вся сцена была такой же яркой и отчетливой, как если бы он наблюдал ее по черно-белому телевизору. Он молча смотрел.

— Ты проиграл, — тихо произнес один из парней.

Римо различил блеск и звон монеты, отскочившей от стены.

— Что это вы тут делаете, ребята? — вдруг спросил Римо тем внушительным тоном, который еще в бытность его полицейским зачастую оказывался куда важней пистолета.

Три подростка разом вскочили.

— В пристенок играем, — ответил один. — А вам-то что?

— Вот уж не думал, что в наши дни кто-то еще играет в пристенок, — удивился Римо.

— А мы вот играем.

— Это мне знакомо, — произнес Римо, мысленно возвращаясь к своему детству, которое прошло в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Он играл в пристенок по всему Ньюарку, хотя сестра Мэри Маргарет из приюта Святой Терезы предупреждала его, что это пустая трата времени и денег, которые можно было бы пустить на пропитание бедным.

— А вы что, ребята, не слыхали про комендантский час? Вас могут задержать.

— Только не смешите, дяденька, — сказал старший из парней. — Мы несовершеннолетние. Детей в тюрьму не сажают.

Волосы у него были черные и пострижены как у панка; бледную шею обхватывал высокий воротник. Поперек куртки красовалась сделанная несмываемым красным маркером надпись с нелепым названием какой-то рок-группы.

— Ладно.