Успеть проститься   ::   Лайков Михаил

Адаму снилось море, никогда не виданное им наяву, снился Шумск, тоже впервые увиденный, - белый город на зеленых холмах, в золотом сиянии; снился их дом-корабль, обвитый виноградом, готовый к отплытию. Блаженную печаль расставания с родиной почувствовал Адам во сне, и тут его разбудил крик:

- Бабо, глина! Бабо, глина!

Это кричали цыгане. Адам их услышал в окно, открытое - лето стояло жаркое, сухое, без комаров - на всю ночь. Цыгане привезли белую глину, которую добывали в заброшенных шахтах, с которой не сравнимы ни мел, ни известка. Мел и известка состоят из сухости, пыльности, а белая глина, словно только что поднятая с морского дна, прохладна на ощупь и свежа; ее можно прикладывать к ранам, ожогам, ее можно есть, у нее свежесть чего-то такого, что хочется попробовать зубами - так в детстве хочется свежести незрелых яблок. В Шумске белой глиной белили стены домов.

У Адама дом был оштукатурен снаружи и тоже требовал ежегодной побелки. Цыгане разбудили Адама, продали ему глину, проехали по всему Верхнему Валу, прокричали, и когда Адам выходил со двора, по улице уже бегали дети, играя:

- Бабо, глина! Бабо, глина!

Один мальчишка, худой, как мокрый цыпленок, с венчиком седых волос округ головы, грыз кусок глины. У Адама сжались зубы от оскомины, самый гнилой из них хрустнул. Адам выплюнул его на ладонь:

- Ты это видел?

- Что? - подбежал мальчишка.

- Зуб, вот что!

- Его надо на чердак кинуть, - посоветовал мальчишка. - И сказать: мышка, мышка, на тебе простой зуб, дай мне золотой.

- Как же, даст она золотой... - ответил Адам, отлично знающий, что чудес на свете не бывает, и пошел дальше своей дорогой, обеспокоенный тем, что некстати сломал зуб; он вышел из дому, чтобы быть в суде, где собирался произнести речь, ему было важно не свистеть, не шепелявить. - Я буду говорить, так сказать, а ливр увэр, с чистого листа, - громко произнес Адам, он пробовал голос. - Я заранее не готовился к сегодняшней речи, я всегда готов защищать истину.

Адам не свистел, не шепелявил. Судиться он шел с удовольствием, так как любил поговорить. Воротник его рубашки стягивал сиреневый галстук-бабочка, под мышкой он держал пестрый солнечный зонтик с рукоятью из фальшивой слоновой кости. Адам не боялся солнца, просто он, сам большой, тяжелый, любил все легкое, летучее: зонтики, бабочек, воздушные шары и змеи, паруса, а также шелковые рубашки, не пристающие к телу. Зонтиком этим он начинал новое увлечение - коллекцию солнечных зонтиков.

В суд Адама вызвала жена, захотевшая развестись с ним. В суде, знал Адам, выясняется истина, но какую именно истину готов был защищать, пока не знал. Он всегда был готов говорить о чем угодно.

По дороге в суд Адам побывал в краеведческом музее - хотел предложить им половецкую бабу, стоявшую у него в садике, служа украшением вроде Венеры, хотя обличьем была слишком не Венера: плоскомордая, брюхатая, кривоногая. Бабу эту нашел где-то в степи дед Адама. Епинохов, директор музея, давно уговаривал Адама продать ее, сегодня он был согласен: "К черту всех баб! К тому же деньги нужны".

Бабу, однако, продать не удалось, у музея не было денег. Епинохов сказал, что Адам слишком долго размышлял и за это время все в мире переменилось.

- Выяснилось, что городу музей не нужен! Мне даже крысиного яду купить не на что. Ну и черт с ним! Все равно гореть нам в синем пламени. Ты это читал? - достал Епинохов газету из кармана. - Из Черного моря скоро вырвется сероводородный газ. Не сгорим, так задохнемся, - закончил он с удовольствием, с каким обычно предвещают катастрофы, грозящие человечеству.

- Я газет не читаю, - сказал Адам. - Лично у меня катастрофическое положение с деньгами. Хочу, пока лето не кончилось, в турне какое-нибудь закатиться, по миру поездить. Мне и сны в последнее время все про дороги снятся.