В один прекрасный день...   ::   Смехов Вениамин Борисович

Разберите, пожалуйста, дары-пищеблаги. Вы борщ будете делать? Я сметану забыл.

– А, ну ничего. Я же все равно за хлебом пойду. С «Мосфильма» звонили, кто – не знаю. Теперь так. Какой-то Гарабин или Гаркави – что-то о билетах. И мама.

Руки вымыть. Побриться. На диване, придвинув телефон, устроиться с листками стихов для радио. Прочел один стих, отметил карандашом ударения, знаками «р» и «f» – где тише, где громче, где живее, а где – паузы, и, довольный тем, что стих хорош, набрал первый номер, за ним другой. На «Мосфильм» ехать отказался: сценарий не нравится, уж извините. Нет, я не с налету, не вам же играть, а мне. Вот я и говорю: не подходит, спасибо. Да, и режиссеру скажите. Все. Гурари, брату жены Тамариного сослуживца – билеты обещал. На Шекспира. Да, и этому, вседержителю кавказских курортов, – записал. Книжечка на март вся мелко исписана. Возле чисел и названий спектаклей – фамилии людей, которым обещано или заказано. Заказывать надо у главрежа или у главного администратора, в крайнем случае – у директора. Это целая наука. Так просто они не запишут, не отдадут добровольно драгоценную бронь на билеты. Надо улучать моменты, завязывать добродушные беседы или втягивать начальника в озабоченность по поводу несовершенства дел в театре. И на гребне беседы лишенного бдительности коллегу легким броском, нетревожной интонацией: «Матвей Борисыч, будь добр, на Уильямса запиши два билета. 20 число, фамилия Орлов. Димка Орлов, гениальный управдом, все от него зависит, вся моя жизнь, ибо – покой. Записал? Спасибо, Орлов. Спасибо».

И срочно оставить использованного начальника! Ни в коем случае не продолжать беседы (перенесем на следующий раз). А Димка Орлов вовсе не управдом, а закадычный друг, с которым они на границе школы и вуза летней дачной порой сочинили не просто тетрадь стихов, а целое направление в поэзии – «вуализм». Вот вам пример, восхищайтесь и хлопайте:

В изгибе зги

Резки, низки,

Сгибались сгорбленные скифы.

И в строгой стройности с реки

На них стремились страшно грифы.

Или еще, извольте:

Отброшен, выброшен, заброшен,

Приросший к придорожной роже,

Клеймом ленивым лег —

Плевок.

Эта штука, конечно, не сильнее вот этого стиха для радио, но все же… тоже хороша. Леонид с удовольствием, но не без взгляда на часы проработал знаменитые строки А. Межирова о Синявинских болотах, о блокаде, о Ладоге и Неве. Так. Ленке – записка посмешнее готова: «Слушай, дочь. Пока не ночь – лень прочь! Сготовь урок, поешь чуток и – наутек. Гуляй, Ленок. Целую дочку в щечку. Папочка-папочка». Ну, не шедевр. Но ребенка, во-первых, порадует и, во-вторых, в легкой форме мобилизует на порядок дня. Да, книжечка театра исписана насквозь. А ведь он еще врачам обещал. Одной – из детсада, Аллочка даже записку приносила и сама два раза напоминала: «Папа, ты на „Отелло“ Анне Осиповне сделал свои билетики?» И зубной врачихе, хорошей тетке. Придется нынче не забыть поунижаться перед… кто там в прошлый раз помог… да, значит, к главрежу обратимся. Он народный артист, ему народу бы и помогать. Так. Гурари записан, подчеркнут даже. Он не только брат жены седьмого киселя, он жене Тамаре бесценную шубу обещал. А это – великое дело, фундамент, база, и за ценой Леонид не постоит. За словом он в карман не лезет. Но когда речь о радостях Тамары – он тут же достает из широких штанин… Было бы что достать. Но – скоро придет перевод, придет перевод. Вот.

Время – 9 часов 50 минут. Звонок.

– Леня, это вы? А это Сашина мама, здравствуйте. Помните, вы обещали меня сводить на «Ревизора»? Или забыли?

– Конечно, помню, отлично, я думаю, вы позвоните двадцатого, нет, совсем железно – двадцать седьмого в этот же час, и я – я вот записал – точно вам скажу, в какой день.