Все красное (пер. В.Селиванова)   ::   Chmielewska Irena-barbara-ioanna

Интересно, что он мне написал?

– А письмо вообще было?

– Было. Правда, не успела прочитать. Потом пыталась его найти, но безуспешно. Совершенно не представляю, что бы это могло быть. Спьяну он совсем невменяемый.

Незадолго до полуночи Эва дала сигнал к отбою. Алиция зажгла свет по другую сторону дома, над дверями возле калитки, и наконец стало что-то видно. Все, кроме Эдека, вывалились на улицу к автомобилям Роя и Хенрика.

– Наконец-то! – выдохнула измученная Зося, когда мы вернулись на террасу. – Оставь, я уберу. Павел, за дело! Алиция, ты это все не трогай, займись Эдеком.

– Эдека оставь напоследок, – посоветовала я Алиции, собирая посуду.

– Лучше его сразу уложить.

– Отдайте мне Павла. Поможет нести постель, – вздохнула Алиция. – Слава богу, что больше нечего обмывать!

Эльжбета начала мыть посуду. Лешек и Павел внесли в комнату часть стульев и кресел и помогли Алиции переоборудовать дом на ночь.

– Эдек спит на катафалке, – обратилась ко мне Зося. – Может, лучше положить его сегодня тут, на диване? До катафалка его придется тащить по лестнице…

– Предложи это Алиции.

Катафалк стоял на возвышении в ателье Торкилля, пристроенном к основному зданию. Это была кровать неслыханно сложной конструкции, купленная, видимо, для частично парализованных гостей. Там было малоуютно, но неожиданно удобно. При слове «катафалк» Алицию передергивало, и мы честно старались при ней избегать этого прозвища, что удавалось, правда, с большим трудом.

– Возможно, вы правы, – неуверенно сказала она, посмотрев на Эдека, одиноко сидящего на террасе. – На диване действительно будет проще.

– А на катафалке кто будет спать? – заинтересовался Павел. – Тьфу, то есть, я хотел сказать – на постаменте.

– Павел!… – выкрикнула Зося с упреком, видя блеск в глазах Алиции.

– Ну, на этом родильном столе, – поправился Павел поспешно. – То есть, на операционном…

– Павел!…

– Ну, я уже ничего не говорю…

– А кто раньше спал на диване? – спросила я громко, чтобы прекратить эти бестактности.

– Эльжбета, – с облегчением ответила Зося. – Эльжбета переселится на эстраду… то есть, я хотела сказать, на… кровать.

– Эльжбета! – устало позвала Алиция. – Ты в гробу спать будешь?

– Могу, – ответила с каменным спокойствием Эльжбета, появляясь в кухонных дверях с тарелкой в руках. – Где у тебя гроб?

– В ателье.

– Какое-то новое приобретение? – вежливо поинтересовалась Эльжбета.

– Катафалк, – желчно объяснила Алиция.

– А, катафалк! Конечно, я посплю на этом памятнике. Мне никогда ничего не снится…

Меня не было на террасе, когда Алиция, Лешек и Зося попытались разбудить и транспортировать Эдека. Услышав крик Зоси, я выбежала из дома.

В падающем из комнаты свете было ясно видно смертельную бледность, запрокинутое вверх лицо, бессильно упавшую руку и недвижимые, широко открытые, всматривающиеся в черное небо глаза.

Эдек был мертв.

* * *



В том, что это убийство, сомневаться не приходилось. Удар был нанесен сзади.

Мы сидели за завтраком, тупо уставясь в тарелки и напряженно вслушиваясь в телефонные переговоры Алиции. С половины второго ночи до пяти утра табун полицейских носился по дому и саду в поисках орудия преступления. Их попытки объясниться с нами по-датски имели весьма плачевный результат.

Мы реагировали на происшедшее по-разному. Алиция держалась в основном благодаря присутствию Лешека – давнего друга. Сам Лешек и Эльжбета сохраняли философское спокойствие, бывшее, вероятно, их семейной чертой. У Зоси все летело из рук. Павел был захвачен сенсацией. Я же чувствовала себя выбитой из колеи: не для того ехала в Аллеред, чтобы наткнуться на труп.

Очередной звонок. Любезные до крайности полицейские сообщали новые подробности.