Весенняя охота на гусей   ::   Куваев О

- У меня брата нет, - усмехнулся Муханов. - И телеграмму мне давать некому. Разве что мне открытку пришлют, так, мол, и так, Коля, вышли на починку двора. Я в армии пять лет вместо трех прослужил. Потому что был все время в дисбате. А в дисбате я был из-за того, что к дисциплине неприспособлен, и из-за женщин. Из-за них у солдата самоволки. Потом надоело, решил дослужить без дисбатов. Дослужил. Вернулся в деревню. Стал шоферить. Места у нас исторические. Кругом отпускники и туристы на "Волгах" гоняют. Я на грузовике. Шесть десяток в месяц. Калыма никакого. Довезешь тетку на рынок в Муром, что с нее взять? Рука не подымется. Бросил. Пошел грузчиком в "Заготзерно". Спину наломаешь, результат тот же. А туристы на "Волгах" гоняют. Такое меня взяло зло. Услышал про Север. Решил - махну. Жилы из себя вырву, а заработаю хоть на "Победу". Буду девчат катать в модном костюме. Попробую красивую жизнь. Деньги эти надо мне взять. Вырвать их из кого угодно.

- Вырвем, - сказал Санька.

- Ты не думай, что я жаден, - сказал Муханов. - Но если какой-либо тип на "Волге" гоняет, почему я не могу? Так?

- Верно, - сказал Санька. - Я сам такой. Мне тоже деньги нужны. Нас, наверное, в детстве воспитательной работой не охватили.

- Места эти не для роз. Помнишь шурфы? "Заготзерно" - компот по сравнению с ними. А раз так получается - отдай мне мой пятак, понял?

Муханов выпил еще перемороженного вермута и пошел в дальний угол барака, где веселились какие-то простецкие ребята. Они сидели на трех сдвинутых койках и дружно реготали над своими, понятными им одним шутками. Было в их гаме что-то столь безобидно-веселое, что даже женщины, которые в штыки встречали любой шум в позднее время, на сей раз молчали.

Санька Канаев решил написать письмо брату Семе. Он пытался изложить на бумаге, что такое Кертунг и почему там нельзя добыть столь необходимых человеку монеток. Но чем дольше он писал, тем больше ему вспоминался Кертунг, и в конце концов он бросил писать, а просто стал вспоминать. И чем больше ему вспоминалось, тем больше не верилось, что все это было с ним, с Санькой Канаевым, московским парнем, бывшим студентом и продавцом магазина. Снег и железный ломик. Он работал в спарке с Мухановым, может быть, если бы не Муханов, он бы так и не приспособился. Хорошо, что мало было на их долю этих шурфов, где долбишь бурку при свечке, и свеча горит с треском и удивительно быстро... Вот он Север, страна легких денег, приезжаешь в отпуск - аккредитивы пачками, покупай особняк или четыре машины. Кстати, о деньгах. Того, что дали, не хватит на билет до Москвы, Заработать бы как бы где бы, чтобы приехать фертом, пара вечеров в "Метрополе", а потом сесть перед братом Семой с пустым карманом и сказать: "Не тот вариант. Думай за меня дальше". Можно приехать и просто так, побитым щенком, припасть к плечу брата Семы, сам напросился, сболтнул тогда в пивной, прости, вразуми, больше не буду. Черт, хоть бы несколько сотен, чтобы вывернуться с честью: так, мол, и так, зарабатывать можно, но скучно...

Из дальнего угла барака, безмятежно покачиваясь, подошел малый в верблюжьем свитере и сказал:

- Брось канцелярию. Истина в вине, понял?

- Понял, - сказал Санька.

- Тогда идем к нам. Гуляем сегодня.

Канаев отправился туда, где призывным маяком горела мухановская шевелюра. Ребята подвинулись, дали стакан. Муханов и здесь был в центре внимания, забрал гитару, играл перебор. И хоть играл он плохо, он был такой рыжий и так улыбался, что слушатели смотрели на него восторженными глазами. Всюду свой человек Муханов, пропади все пропадом, завьем горе веревочкой.

Какой-то человек все прислонялся к Санькиному плечу и спрашивал: "А откуда вы, как? На расчете, в отпуск?"

- Отпуск, - сказал Санька, - шестимесячный, - не сообразив, что в этих краях именно и полагался шестимесячный.