Знак Единения   ::   Морозова Юлия

Зато девочка в присутствии будущей мачехи словно впадала в помешательство и говорила просто ужасные вещи.

В кошму, служившую дверью юрты, поскребли, отвлекая меня от праздных мыслей о семейных проблемах главы клана. Похоже, Кирина с Эоной вернулись. Наконец-то.

Взглянув на вновь увлекшуюся примеркой девочку, я вздохнула, отложила куртку, которую латала, и осторожно отодвинула плюющуюся бараньим жиром лампу. От продолжительного сидения в скрюченной позе у «трудолюбивой швеи с ненормированным рабочим днем» затекли ноги и плечи. Я потянулась всем телом, помедлила, дав возможность застоявшейся крови свободно пробежаться по сосудам, и поплелась отвязывать шнур из конского волоса, удерживающий дверь.

Вместо ожидаемых захмелевших от неумеренного потребления кумыса подруг из дождя в юрту шагнул смутно знакомый мне кочевник. Вместе с ним в теплое нутро жилища просочились горьковато-резкие запахи непогоды и пропотевшей конской кожи. А следом по застеленному войлоком полу прополз и влажный холод.

Храни вас Великое Небо!

Да будут благополучны дети Его.— Зябко ежась на сквозняке, я указала рукой в сторону очага, как бы приглашая гостя.

Мужчина наконец опустил за собой кошму. Снял башлык, после присел рядом с огнем, почтительно протягивая к нему озябшие руки:

—Апаш-амай* видеть желают глаза мои. Мои уши жаждут внять мудрости той, кого осенило благодатью Великое Небо.

А м а й — та, кто видит. Традиционное обращение к шаманке (старо дарск.).

Услышав ритуальное воззвание, Фаша неопределенно, но как-то уж очень не по-детски хмыкнув, сняла шкатулку с колен. На четвереньках девочка подползла к спящей провидице и легонько потрясла ту за плечо. Старуха тотчас открыла глаза, будто вовсе не она недавно храпела так, что сотрясались войлочные стены.

—Что привело тебя в юрту Видящей, Харунак? — Шаманка не спешила вставать, а лишь чуть повернулась, чтобы лучше разглядеть пришедшего.

—Беда,— просто сказал мужчина.— Большая беда.

И если судить по крайне обеспокоенному выражению круглого обветренного лица, он не преувеличивал.

Ни о чем больше не спрашивая, старуха, кляня свои старые кости, поднялась. Мужчина встал следом и замер возле выхода. Кочевник терпеливо дожидался, пока Апаш соберется, позволяя себе лишь время от времени нервно потеребить жидкую косицу.

Фашана споро уложила провидице сумку и начала тоже одеваться, но была поймана за плечо цепкой старушечьей рукой.

Со мной Рель пойдет.— Старуха ткнула в сторону притихшей на гостевой половине меня.

Но... — попытались в один голос возразить мы.

Шаманка споров не любила.

—Старших слушать надо! — прицыкнула на нас Апаш, разворачивая ученицу лицом ко мне.— Отдай ей сумку, аждим.

Аждим — ученица (стародарск.).

Девочка, обиженно поджав губы, в сердцах бросила вещи к моим ногам и демонстративно ушла за сундук — дуться.

«Не обижаться, радоваться надо!» Точно. Вот уж счастье — тащиться непонятно куда под проливным дождем!

—А ты, дочка, собирайся живее, не печаль старую больную Апаш, не убавляй и так считанные годы!

Интересно, сколько раз со счета сбивался тот, кто их считал?

—Не преувеличивайте, уважаемая Апаш, вы еще меня переживете! — На улицу, под дождь, мне не хотелось совершенно.— Все-таки, может, пусть лучше с вами Фашана сходит, прогуляется...

«...Голову свою дурную проветрит — авось там причуд всяких поубавится»,— мысленно закончила я про себя предложение.

— Не уважаешь старость, дочка,— начала сокрушаться старуха, несомненно рассчитывая на благодарную публику в лице измаявшегося в ожидании кочевника.— Зубоскалишь над сединами...