Садовник   ::   Могилевцев Сергей

СЕРГЕЙ МОГИЛЕВЦЕВ



С А Д О В Н И К





1.



Мы бежали вместе с Родригесом, разматывая на ходу шланги и кабели нейтрализаторов. Сзади остался фургончик, доверху набитый аппаратурой. Самой разной: от локализаторов нейтринного поля до голографнческих кинокамер и самоходных танкеток с автономным взрывателем. Но запускать танкетку, хотя бы одну, было уже поздно. Район катастрофы (а все поначалу так и думали — упал спутник) подвергся мощному нейтринному облучению, и там, в центре, зарождалось что-то страшное. Точнее — так всем казалось в первые, наиболее сумасшедшие минуты и часы.

Там, в эпицентре взрыва, творились невероятные вещи. Мате¬рия словно бы проваливалась в гигантскую пространственно-временную воронку, и датчики орбитальных станций выдавали третью степень. А третья степень — это катастрофа планетарного масштаба. Знаменитый Аризонский метеорит, например, потянул всего на два с половиной. А здесь...

Мы бежали с Родригесом, надеясь уже не на технику, не на аппаратуру, не на гений объединенного человечества, а на силу собственных ног и рук, собственного тренированного, и бесполезного в данной ситуации тела. Мы бежали, заранее зная, что не успеем. Просто чувство было такое, внутреннее, подспудное — не успеем, и все. После двух лет службы чувство это возникало во мне не раз. И всегда, кстати, оказывалось верным.

Нас отбросило невидимой, упругой и мягкой волной. Ненавязчиво так отбросило, не со злобой, а деликатно даже, как отбрасывают (или потихонько отстраняют?) назойливого котенка. Куда, мол, глупый, ты лезешь? Не твое это место, чужое, вечно вас, несмышленышей, учить надо.

Нас отодвинуло в сторону, почти к самому фургончику, и не понадобились уже ни шланги, ни кабели, подключенные к наисовременейшей, архисложной и архидорогой аппаратуре. Мы попросту не успели.

В небе трещали лопасти запоздавших геликоптеров — десантники, как всегда, проспали самое важное. Интересно, если поле существует и там, вверху, если вообще вся эта непонятная штуковина накрыта куполом защитного поля — что тогда? Да, несладко ребятам придется, но делать нечего — служба есть служба.

Родригес открыл дверцу фургона, взял микрофон, нажал клавишу.

— Шеф, — сказал он, — мы сделали все, что могли. Но оно опередило нас. Что оно? А кто его знает. Вроде на купол похоже. Да, защитное поле, имеет явно нейтринную природу. А что дальше — не знаю. Но вокруг все вроде бы нормализовалось. Успокоилось. Да, шеф, прокол, я понимаю, но что поделаешь, и на старуху бывает проруха.

Некоторое время он молчал, слушал то, что говорили ему в телефонной трубке, потом улыбнулся:

— Нет, с Кириллом ничего не случилось. Старается, растет понемногу...

Кирилл — это, конечно же, я. Это он обо мне с шефом беседовал. И то, что расту понемногу — тоже правда. Хоть и сказано это не понравившемся мне тоном. Ну да Родригес не умеет иначе.



2.



Весь следующий день я отдыхал. По ящику только и было сообщений, что о загадочном взрыве, об исчезновении материи в эпицентре его, о нормализации всего процесса, и, наконец, о куполе защитного поля. Которое защищает что-то, а что — неясно. И небольшое совсем поле такое — купол диаметром в сто метров, а что внутри его — неизвестно. Проникнуть туда, в глубину, нет никакой возможности. И сверху заглянуть не удается: геликоптеры неожиданно зависают там, в вышине, и болтаются в небе, как в невидимой паутине гигантские металлические стрекозы. Хорошо еще, что экипажи с них удалось эвакуировать. Эвакуацию одного из них, последнего, кажется, сейчас как раз и крутили.

Голубое небо, облачка на горизонте, а внизу, у самой земли, что-то матовое, круглое, размером с футбольное поле.

И ни окошка, ни дверцы какой-нибудь. Отгороженное от всего остального мира небольшое пространство.