Империя Технократов   ::   Могилевцев Сергей

СЕРГЕЙ МОГИЛЕВЦЕВ



И М П Е Р И Я Т Е Х Н О К Р А Т О В



Когда задают мне вопрос — есть ли предел научно-техническому прогрессу, и может ли он, этот прогресс, привести к полнейшему упадку и одичанию цивилизации, я всегда ссылаюсь на печальный пример могущественной когда-то планеты Ферриды. Лично для меня пример этот поучителен еще и потому, что последняя фаза деградации ферриендянского общества проходила у меня на глазах, я был свидетелем полнейшего краха бесспорной, казалось бы, доктрины тотальной научно-технической революции. Революции, которая не желает ограничивать себя какими-либо рамками, которая стремится полностью перестроить родную планету, и понести такую же перестройку к далеким звездам. И когда слышу я такие слова, когда вижу молоденьких инженеров, взахлеб рассказывающих своим товарищам о каком-нибудь грандиозном техническом проекте, призванном революционизировать жизнь всей планеты, кривятся в саркастической усмешке мои губы, и отхожу я тихонечко в сторону. Ибо слишком хорошо мне известна цена, которую приходится платить за такие грандиозные проекты, и знаю я, что подчас цена эта оплачивается гибелью самой цивилизации. Однако начну по порядку.

Около двух световых лет назад я возвращался на пассажирском звездолете с ежегодной встречи поэтов Большой и Малой Медведиц, откуда слал подробные репортажи в редакцию журнала «Хронос». Рядом со мной в кресле сидел известнейший в регионе поэт О-Лук, который настойчиво приглашал слетать на его родную планету Ферриду. После некоторых колебаний — были планы посетить Ниобею, где в издательстве «Вега» должны были печататься мои «Дневники», — я принял его предложение, и теперь молчал, слушая рассуждения прославленного метра. О-Лук восторгался Ферридой, называл ее голубой жемчужиной, вправленнной в зеленоватую глубину океанов и лежащую на черном бархате космоса. И это не было большим поэтическим преувеличением — единственный материк Ферриды лежал среди безбрежных океанских просторов, и вода, таким образом, была главным богатством планеты. Правда, по словам О-Лука, в связи с третьей волной научно-технической революции богатством этим распоряжались не совсем разумно. Более того, чувствуя непонятный зуд научно-технических преобразований, многочисленная инженерная прослойка планеты бросилась преобразовывать все и вся. Обладая действительно безграничной технической мощью, они срывали до основания высокие горы, бетонировали глубокие каньоны и впадины, изменяли русла рек, создавали искусственные океаны и моря. Неожиданно оказалось, что покорить, изменить и переделать можно все. Буквально все, ибо инженерная мысль на Ферриде достигла в последние десятилетия такого могущества, что, если бы это позволили финансы, инженеры-преобразователи вполне могли бы изменить орбиту своей планеты, или, допустим, погасить местное солнце.

Доступным оказалось любое свершение. Инженерно-техническая молодежь планеты находилась в состоянии некоей эйфории, когда собственные честолюбивые замыслы казались куда значительнее всех предыдущих достижений цивилизации. История, искусство, поэзия, живопись — господи, ну кому это нужно?! Кому нужны жалкие поэтические истерики слабого, не вооруженного механизмами предка, воспевающего красоту восходящего солнца в диких скалистых горах, рев могучего водопада, чуткую тишину раннего лесного утра? Какие дремучие предрассудки! Ведь куда больше поэзии заключено в урчании тысячегромных*, напичканных электроникой механизмов, срывающих до основания эти якобы красивые горы, превращающие водопады в плотины, а девственные леса — в культурные сельскохозяйственные угодья.



* Гром — около одной тонны. — Пьер Сорокин.