Опыты   ::   Монтень Мишель

  [5] Но кто же

в здравом уме вздумал бы обсуждать те бесчисленные свидетельства о мерзких и

чудовищных преступлениях этого императора, которые заклеймили его после

смерти и останутся на вечные времена?

Меня огорчает, что, при всей безупречности принятого у лакедемонян

образа жизни, мы находим у них нижеследующий весьма лицемерный обряд: после

смерти царя все союзники и соседи, все илоты, мужчины и женщины, собравшись

беспорядочной толпой, раздирали себе в знак скорби лицо и громко стенали и

плакали, возглашая, что покойный — каков бы он ни был на деле — был лучшим

из их царей; таким образом, они воздавали сану умершего ту похвалу, которая

принадлежит по праву только заслугам и должна воздаваться лишь тому, кто

имеет совершенно исключительные заслуги, хотя бы он и принадлежал к самому

низшему званию. Аристотель, который не упустил, кажется, ни одной вещи на

свете, задается вопросом в связи со словами Солона, что никто прежде смерти

не может быть назван счастливым: а можно ли назвать счастливым того, кто жил

и умер, как подобает, если он оставил по себе недобрую славу и если

потомство его презренно?  [6] Пока мы движемся, мы устремляем наши заботы

куда нам угодно, но лишь только мы оказываемся вне бытия, мы не поддерживаем

больше общения с тем, что существует. И потому Солон был бы более прав, если

б сказал, что человек никогда не бывает счастливым, раз он может быть

счастлив лишь после того, как перестал существовать.

                                                                  Quisquam

Vix radicitus e vita se tollit, et eiicit:

Sed facit esse sui quiddam super inscius ipse,

Nec removet satis a proiecto corpore sese, et

Vindicat.  [7]

Бертран Дю Геклен  [8] умер во время осады замка Ранкон, расположенного

близ Пюи в Оверни. Осажденных, сдавшихся уже после его смерти, принудили

возложить ключи крепости на тело покойного. Бартоломео д’Альвиано  [9] ,

начальствовавший над войсками венецианцев, скончался в Брешии, руководя там

военными действиями. Чтобы доставить его тело в Венецию, надо было

проследовать через земли враждебных веронцев. Большинство в войске

венецианцев находило, что для этого следует испросить у веронцев пропуск.

Теодоро Тривульцио  [10] , однако, воспротивился этому: он предпочел пробиться

открытою силой, подвергнув себя случайностям битв. «Не подобает, — сказал

он, — чтобы тот, кто при жизни никогда не боялся врагов, высказал после

смерти страх перед ними».

Здесь будет кстати вспомнить о том, что, согласно обычаям греков,

всякий, обращавшийся к врагу с просьбой выдать для погребения чье-либо тело,

как бы отказывался тем самым от чести быть победителем и лишался, таким

образом, права на то, чтобы воздвигнуть трофей  [11] . Победителями считались

те, к кому обращались с подобною просьбой. Именно по этой причине Никий  [12] не мог воспользоваться тем преимуществом, которого он добился в войне с

коринфянами, и, напротив, Агесилай  [13] закрепил за собой сомнительную

победу над беотийцами.

Эти обычаи могли бы казаться странными, если бы людям всегда и везде не

было свойственно не только простирать заботы о себе за пределы своего

земного существования, но, сверх того, также верить, что милости неба

довольно часто следуют за нами в могилу и изливаются даже на наши останки.

Сказанное можно подтвердить таким обилием примеров из древности, — не говоря

уже о примерах из нашего времени, — что я не вижу нужды распространяться об

этом. Эдуард I  [14] , король английский, удостоверившись во время

продолжительных войн своих с шотландским королем Робертом  [15] , насколько

его присутствие способствовало успеху в делах, — ибо всему, чем он лично

руководил, неизменно сопутствовала победа, — умирая, связал своего сына

торжественной клятвой, чтобы тот, после его кончины, выварил его тело и,

отделив кости от мяса, предал погребению плоть; что до костей, то он завещал

сыну хранить их и возить с собою и с войском всякий раз, когда ему случится

драться с шотландцами, — словно судьба роковым образом привязала победу к

его костяку.

Ян Жижка  [16] , возмутивший Богемию ради поддержки заблуждений Уиклифа  [17] , высказал пожелание, чтобы с него после смерти была содрана кожа и

чтобы эту кожу натянули на барабан, который будет созывать на битву с

врагами; он полагал, что это поможет закрепить преимущества, достигнутые им

в упорной борьбе.