Мамониха   ::   Абрамов Федор Александрович

---------------------------------------------

Абрамов Федор Александрович

Мамониха



Федор А.Абрамов

МАМОНИХА

Приезд гостей застал тетку Груню явно врасплохона выбежала на крыльцо босиком, без платка, в старомпрестаром сарафанишке аглицкого ситца, какой, бывало, надевала по великим праздникам.

- О, о, кто приехал-то! - запричитала она по-родному, окая, врастяг. А я ведь думала, уж и ты передумал.

Мокрый от старушечьих поцелуев и слез, Клавдий Иванович шагнул в желанную прохладу нетопленой избы (тридцать градусов в одиннадцать утра было!), и тут все разом разъяснилось: брат и сестра не приедут-тетка две телеграммы подала ему. На Никодима, как было сказано в телеграмме, неожиданно свалилась важная командировка, а у Татьяны-тоже неожиданно-заболел сын.

Клавдию Ивановичу обидно было до слез. Ведь договаривались же, списывались: нынешним летом собраться под родной отцовской крышей-больше десяти лет не виделись друг с другом. А потом, надо было что-то решать и с самим домом-тетка Груня в каждом письме плакалась: разорили охотники да пастухи ваше строенье, одни стеяы остались, да и тех скоро не будет.

У Клавдия Ивановича было отходчивое сердце, и сам он быстро справился с собой. Ну не приедут и не приедут - что поделаешь? Чего не бывает в жизни? Но жена... Как все это объяснить, втолковать жене?

Полина последние три месяца, можно сказать, только тем и занималась, что шила платья да всякие там женские штуковины-не хотелось ударить лицом в грязь перед столичными. И сколько она денег на это добро изпела, так это страшно и выговорить. И вот на тебе-все зря,

Первые минуты за столом сидели, как на похоронах.

Всех-к тетку, и грузную соседку Федотовну, которая приплелась посмотреть на дальних гостей, и, конечно, самого Клавдия Ивановича-всех замораживал мрачный вид Полины.

Оттаяла она немного лишь после того, как пропустили по второму колокольчику.

Тут сразу с облегчением вздохнувший Клавдий Иванович скинул теснившие ногу туфли, снял запотелые носки и начал босиком расхаживать по некрашеному, льняному полу-сколько уж лет не чувствовал под ногой певучей деревянной половицы!

- Походи, походи, Клавдий Иванович, - одобрительно закивала тетка. Вишь вот, ты в отца ногой-то. У того, бывало, нога не терпела неволи. В чей дом ни зайдетв свой, в чужой, а первым делом долой сапог да валенок, иначе ему и жизнь не в жизнь...

- Дак ведь не зря босым и звали, - подковырнула Федотовна.

Тетка стеной встала за покойного брата. Дескать, верно, босым звали-у кого раньше прозвища не было, да не босым жил. Ну-ко, кто такое житье имел? Кто в колхоз столько добра сдал? Корову, быка-двухлетка, да кобылу в самой поре, да жеребца выездного, да трои сани, да две телеги...

- Нет, нет, - отрезала тетка, - не по прозвищу величали Ивана Артемьевича, а по фамилии. А фамилья у нас, Устннья Федотовна, сама за себя говорит: Сытины. - И вдруг горько расплакалась. - Все, боле, Клавдя, нету нашей Мамонихи. Одни медведи теперека живут, да еще Соха-горбунья мается.

- Соха-горбунья? Она жива?

- Жива, жива. Всю зиму, бедная, из халупы не вылазит, как в берлоге сидит.

- Давай дак не рыдай, - строго заметила Федотовна. - Нашла о ком плакать. Мало у ей помощников-то...

- Это у Сохи-то помощники?

- А чё? Всю жизнь лешаки да бесы служат, вся погань, вся нечисть у ей на побегушках.

- Не говори чего не надо-то. Всего можно на человека наговорить.

- Да ты где, в каких краях-то выросла?

Разговор становился шумным, крикливым: обе старухи-и тетка, и Федотовна-всю жизнь вот так, низа что не уступят друг дружке, и Клавдий Иванович с тревогой начал поглядывать на неплотно прикрытую дверь на другую половину, куда незадолго до этого ушла передохнуть Полина с сыном.