Река   ::   Бондарев Ю В

Она, не двигаясь, стояла возле Кедрина, заложив руки за спину, и, обмирая от этой близости, дрожаще и доверчиво улыбаясь, глядела на него и почему-то слышала, как в тугой тишине трещал в печке огонь, горячими отблесками касаясь ее щеки, шеи, и чувствовала, как он с осторожной нежностью взял ее руку, неловко стал гладить ее вальцы, и у него было такое лицо, будто между ним и Аней появилось что-то хрупкое, что он боялся разбить нерассчитанным движением.

- Аннушка... - повторил он.

Из раскрытой дверцы гудящей печи резко выщелкнулся красный уголек, упал на ветви между Аней и Кедриным.

- Ведь так мы пожар наделаем, - полувопросительно проговорила Аня. Вот тогда будет ужасно...

Она высвободила руку и двумя ветками, как щипцами, подхватила уголек, бросила его в печь, опустилась на топчан и тут же зябко передернула плечами, готовая засмеяться, сказать, что вот стала мерзлячкой, но ничего не сказала, только накинула на себя куртку. Багровые блики огня из печи мерцали, прыгали по ветвям на полу, по ее ногам - и она несколько раз провела ладонями по коленям, не глядя на Кедрина, который после молчания заговорил глуховатым, незнакомым ей голосом, однако с нарочитым оттенком предлагаемой игры:

- А вот... представьте, по всей тайге прорежутся шоссейные дороги, вообразите современные города, кинотеатры, бассейны... А вы, например, представьте это на секунду: выйдете из своего дома, с ванной, паровым отоплением, сядете в машину и через двадцать минут по прямому шоссе прибудете в Таежск на совещание врачей. - Он выждал немного и после этого с опасливой шутливостью спросил: - Вы хотели бы так жить... Аня?

- Не знаю, - неопределенно ответила она, покачав головой. - Я очень люблю Москву.

Тогда он рассмеялся, и было в этом смехе неестественное веселье, некая даже насмешка над самим собой, начавшим говорить не о том и уведшим разговор в сторону.

- Ладно. Если вы не возражаете, то давайте пить чай. Все же у меня страшный аппетит появился.

- Да, давайте, давайте, мы сейчас подогреем, - ответила Аня тоже с преувеличенным оживлением и, взяв чайник, тут же, краснея, замедлила движения, спиной чувствуя, что он смотрит на нее, обернулась.

Он с грустным лицом начал набивать табаком трубку, говоря вполголоса:

- Я знал одну женщину, которая ненавидела тайгу.

- Это была ваша жена?

- Нет.

На следующий день утром он долго перебирал бумаги в планшетке, потом, хмурясь, засунув руки в карманы, остановился посреди палатки, спросил:

- Какое сегодня число? Где же все-таки Свиридов?.. Что он там? - И, сказав это, отдернул полог над входом, за которым в туманце сыпалась, не переставая, мелкая пыль дождя. - У вас не было такого? Иногда посмотришь на ушедший день и видишь, что прошел он впустую, вычеркнут из жизни, словно листок календаря оборвал.

- Вы говорите так, будто бездельничали, - с мягким упреком возразила Аня, подходя к нему, - ведь вы же болели!

- А болезнь разве не отнимает у человека дни? - Он помолчал, договорил раздумчиво: - Да, Аня, нам пора двигаться, кажется. Сколько же мы будем ждать?

- Нам просто необходимо двигаться, - сказала Аня. - Но как?

- Для этого нужно выйти из палатки. Вы разрешите мне, Аннушка? - И задернул полог, сделал несколько шагов в узком пространстве между оконцем и печкой.

Она заметила, что в обращении с ней он стал как-то по-новому излишне робок, стеснителен, стараясь не коснуться ее, двигался по тесной палатке опасливо, еще не совсем окрепший, без твердости в движениях, от этого смешно неуклюжий, медлительный, и Аня, замечая его смущенно покачивающуюся спину, глядя на его соломенные косички отросших волос на затылке, думала, что ей почему-то неспокойно и приятно было видеть этого грубоватого Кедрина не таким, каким был в первый вечер на плоту, как будто он стеснялся сейчас и себя и ее после своей слабости, после вчерашнего разговора, открывшего ей что-то в нем. И она проговорила, боясь, что он поймет ее не так, как надо:

- Да, вам очень вредна сырость. Но как отсюда двигаться? Пешком? Это невозможно ведь.