Школа гениев   ::   Прашкевич Геннадий

Джинтано опять удивился:

— Зоопарк? Почему зоопарк, Говард?

И усмехнулся, не ожидая ответа:

— Кто еще имеет предложения?

— Я, — веско заметил плечистый Дэйв Килби. — Лабиринт. Вот что я предлагаю. А начинаться он должен прямо под нашей школой.

— Зачем тебе лабиринт? — жадно спросил Лаваль. Похоже, предложение Килби ему понравилось.

— Разве плохо иметь собственный лабиринт? Джинтано поднял руку:

— Что ж… Возможно, со временем вы получите лабиринт. И зоопарк тоже. Но для этого мы должны быть все вместе, во всем и везде мы должны действовать заодно. Здесь, в “Брэйн старз”, вас научат разным премудростям и, надеюсь, хорошо научат. Мне сдается, друзья, конкуренция денежных мешков в нашем мире, — он, несомненно, имел в виду себя, — подходит к концу. Идет эпоха гораздо более жесткой конкуренции — конкуренции интеллектуалов. Потому и создана наша школа. Ваше дело извлечь из нее все возможное, а дело мы вам найдем. Самые светлые умы не стоят ни цента, если они не вовлечены в настоящее дело.

Джинтано сунул руку в карман, потом высоко поднял ее над головой:

— Что это?

— Доллар, — твердо определил Дэйв Килби.

— Деньги, — разочарованно шепнул Куртис.

— Правильно, доллар, — Джинтано одобрительно кивнул Дэйву, потом так же кивнул Куртису. — Правильно, деньги. Но это только название, условность. На самом деле, и я говорю вам чистую правду, это и лабиринт, и зоопарк, и новая архитектура, и все другие самые важные вещи.

Десять школьных лет.

Сейчас, когда прошло еще столько же, я понимаю, как были не просты эти годы. Доктор Гренвилл, морщинистый мудрец, благодаря деньгам Сиднея Маури Джинтано, предоставил нам все практически возможное. “Все только из первых рук!” — таков был его девиз. Музыкальные пьесы Альбуди разбирались лучшими специалистами, Дон Реви. в пятнадцать лет числился среди лучших диагностов страны, о работах пятнадцатилетнего Фроста с уважением отзывались нобелевские лауреаты.

Центром нашего делового “зоопарка” всегда был доктор Гренвилл. Как великую удачу он расценивал свою встречу с С.М.Джинтано, сумевшим подвести прочную материальную базу под сумасшедшие идеи педагога. Мы раскапывали развалины храмов майя, работали в Месопотамии, архивы Капитолия и Ватикана с удовольствием принимали нас, с лекциями в “Брэйн старз” выступали Дьюи, Винер и Рассел. Мы знали, как работает компьютер и наблюдали жизнь океана из-за стекол глубоководного батискафа. Каких затрат это стоило, знал только сам Джинтано. Но, думаю, он сделал правильный выбор — работы Пауля Херста, Уильяма Фроста, Дона Реви, Дэйва Килби, Патриции Хольт, книги Куртиса и Лаваля… С некоторых пор дела Джинтано определялись именно успехами “Брэйн старз”.

Специализацию Пауль Херст проводил в Италии, где еще художнику работается лучше? Фрост продолжил свои работы в Кембридже, в этом маленьком месте на большом холме, как говорили когда-то индейцы-алгонкины, понятно, не подозревавшие, что со временем на месте их бедных вигвамов вырастут корпуса Массачусетского технологического института. Дэйв Килби стал своим человеком в ИБМ, я обошел вокруг света на паруснике, что помогло мне написать “Третью молитву”, до сих пор не выпавшую из списка бестселлеров. Рон Куртис, параллельно литературным занятиям, изучал восточные кухни, его рецептами до сих пор пользуются лучшие мастера “Четырех сезонов”, “Павильона”, “Линди”, даже “Лючоу” и “Мамы Леоне”. Дело, собственно, не в том, чему нас учили, дело в том — как нас учили. Дело в атмосфере, в культа разума, который нас окружал. Мы постигали мир самозабвенно и безудержно, а это и есть истинная учеба.